Когда соборы были белыми. Путешествие в край нерешительных людей - Ле Корбюзье

одну из самых значительных частей нынешней деятельности? Мир в дипломах? Поставленный таким образом, этот вопрос демонстрирует комичность существования диплома. Дипломы больше не нужны. Мир распахнут, а не закрыт.

Усердный и мучительный (я знаю об этом из стольких откровений учащихся) четырех- или шестилетний путь к обретению диплома по настоятельному требованию отца или семьи (они воображают, бедняги, что, окончив школу, их малыш, таким образом, при дележке жизненных благ получит исключительные права) поглощает драгоценные мгновения юности, щедрой податливости, прекрасного восторга, возможности вхождения в жизнь во всем ее многообразии. Диплом, словно пробка, закупоривает все. Он как будто говорит: «Всё, ты прекратил мучиться и учиться. Отныне ты свободен!» Учение стало синонимом мучения! Мы убиваем молодость. Учиться? Да ведь это каждодневная радость, луч солнца в жизни. Я говорю, что, если бы мы всю жизнь не покладая рук, по-другому развивали щедрую возможность учиться, люди даже обретали бы в этом счастье – безвозмездное, безграничное, бессрочное счастье, которое испытывали бы до конца своих дней. И тогда мы создали бы другого человека – нового.

На пути архитектуры в Америке возникла развилка. За несколько лет, построив свои небоскребы (пока без убедительного результата), американцы прониклись духом нового времени. В колледжах и университетах есть преподаватели-провидцы (я еще долго буду говорить об этом), и учащиеся пребывают в священном трепете. Школа изящных искусств уже была выброшена из бурной американской жизни. Однако в бесчисленных университетах преподавание архитектуры по-прежнему остается тусклым, заурядным, скучным, академичным! Помните, я уже приводил вам глубоко пагубные слова одного университетского профессора из Нью-Йорка: «Я больше не занимаюсь архитектурой. Я преподаю молодым людям хороший стиль и красоту». Это сказал «дипломированный специалист»; это сказал бумажный диплом, а не архитектор. Этот диплом был озарен сиянием четырех заветных букв: DPLG: Дипломированный (французским) Правительством.

Мне, бестолковому, хотелось бы понять, почему французское правительство считает себя вправе выдавать дипломы? Я полагал, что задача всякого правительства, сообразуясь с нынешним временем, вести народы по путям постоянно меняющейся жизни, а не строить заграждения.

Когда соборы были белыми, не было никакого правительственного (главного, централизованного) диплома; ремесла (и архитектура) развивались в регионах в соответствии с местными сырьевыми ресурсами, климатическими условиями, обычаями. Контроль производился в процессе работы, в корпорациях. Эти корпорации не были «институтами». Ограниченные группы уважаемых и ценимых их товарищами бригадиров и мастеров оценивали качество работы молодых. Это был живой процесс, в человеческом масштабе. Контроль – повторяю – был непосредственным. Когда же его централизовали, затем «опарижили», затем основали академии, жизнь отступилась. Ее накрыли куполом, колпаком! Соборы были старыми, их даже поносили, называли готическими, имея в виду, что они варварские. Корпорации стали академическими. Революция уничтожила их. С похвальными намерениями она поставила на их место национальные школы. Это была подделка, организация, не соответствующая человеческому масштабу. Девятнадцатому веку было суждено пострадать от этого: воцарились уродство, непоследовательность и отсутствие смысла.

Архитектура присутствует во всем, она распространяется повсюду. Узкие объединения по сути могут призывать к непосредственному, эффективному ее преподаванию. Человек может откровенно разговаривать со своими молодыми друзьями, пришедшими предложить ему свое сотрудничество в его подлинном, актуальном творчестве. Таковы были старые мастерские. Да. Значит, это возврат к прошлому? Нет, это возвращение к человеческому масштабу. Очень хорошо, что открытые сердца приносят теоретические знания в аудитории и амфитеатры. Но пусть с первого дня в них присутствует ремесло, подлинность технологических методик, вещность материалов, реальность стройки. В стране есть люди, к которым потянется молодежь, когда страна возродится. Это будут мастера без титулов и честолюбия, без восковых печатей, без влажных тампонов для размывки, без стопора. Они внушат молодым, что никогда не следует прекращать учиться.

IV

Поиски духа и его проявления

1

Поиски духа

Здесь содержится интересное звено американского феномена. Мы задеты, мы восхищены. Господин Дюамель [81] обиделся, посетив эту страну с закрытыми глазами и замкнутым сердцем. Я думаю, что понимание вещей зависит от симпатии – это слово значит, что в контакт вступают состояния души. Мне жаль гостя, где бы он ни находился, если он заранее отключает свое восприятие и только и делает что возмущается.

Этот великий народ завоевывает и оснащает огромную территорию; и именно в машинную эпоху. Он сформировался из осадочных пород потомков двадцати народов; однажды он принял единый язык, на котором разговаривает на свой лад. Англосаксонский одолел всех. Однако сформировалась новая нация, американская. Спустя столетие, сегодня, американец и англичанин заметно отличаются один от другого. Этому способствовало все: психо-этнические корни, обязательный труд (колонизация), погружение в решение общенациональной задачи между двумя океанами и параллелями, расположенными от холодных регионов до тропических морей. Они завоевали, они построили. Они находятся пока только на первом этапе: не многим известно, что территория США почти сплошь покрыта деревянными домами. Капитолий в Вашингтоне с его несметными каменными колоннами – это символ, знак внедренных традиций; небоскребы Манхэттена свидетельствуют о бурном неконтролируемом духовном росте молодежи. Капитолий – символ контролируемой силы; небоскребы – символы разбушевавшейся стихии. Мощь. Средневековье. Сто двадцать пять миллионов человек, чьи образующие элементы прибыли сюда через моря на кораблях: досредневековое вторжение. Средние века: сто двадцать пять миллионов думающих и действующих существ, которые снаряжаются, заглядывают себе в душу, выковывают свои институции, свою охрану и свою мысль. Зарождается литература, неоспоримо проявляется искусство: сначала архитектура – классическая в своем психологическом основании, новаторская во всем, что не может быть подчинено оковам традиции.

Насилие, потому что всё разорвано – или по меньшей мере растянуто – между противоборствующими движущими силами: уже существующим (традиция) и строящимся абсолютно новым.

В общем, непрерывное сражение, да еще без надежды на возможность урегулирования с помощью договора. Одной ногой увязли в плотной глине минувшего, почитающегося истиной, а другая повисла в воздухе, ища, куда и как встать.

Пред-средневековье. Одни полчища дикарей. Одни сумасброды, беспорядочно высадившиеся на берег, но неисчислимые; сумасброды, потому что у них была